Hello, my name is Revolution.
вторник, 06 августа 2019
Запись, чтобы мой дневник не удалили в архив, потому что мало ли, вдруг мне захочется поэтически поныть.
понедельник, 06 августа 2018
Сейчас бы на полном серьезе чувствовать вину за то, что я недостаточно страдаю *хотя казалось бы, куда больше*.
Безметафорично. Стабильность идет по пизде.
Наверное, да, я не очень хороший человек, если могу неиронично расплакаться над судьбой выдуманного человека, чужого персонажа, человека, который ничего для меня не значит, которого я не зyf.? но при этом ничего не чувствую из-за того, что мой близкий родственник умирает.
Второй раз ничего.
Наверное, да, я мразь. Или это какие-то не очень приятные побочки эскапизма, когда то, что ты взрастил в своей голове дороже того, что есть в реальности. И тот мир, и те смерти, что я сама придумала, кажутся реальней раз так в пятнадцать.
Мне хочется, чисто для правильности, откопать в себе хоть какие-то переживания по этому поводу. Но ничего. Будто и не со мной это происходит.
Впрочем, на другом полюсе противоположная ситуация. До слез и панических атак переживаю из-за того, что сама себе придумала из одной случайно оброненной фразы.
Просыпаюсь от мыслей, которые мешают дышать, от страха, что мои родители могут развестись, а мне придется выбрать сторону, предать кого-то другого, обречь на одиночество и смерть.
И снова захлебываюсь виной. Хотя еще ничего. не. произошло.
Кажется, чтобы мои родители развелись, рак на горе должен не то, что свистнуть, а сыграть на органе Моцарта.
Но страшно. Задыхаюсь. Мучаюсь. Захлебываюсь. Думаю, чью же сторону выбрать, как не быть предателем. Как будто это правда имеет место в реальности.
И снова паршиво.
Снова снятся крошащиеся зубы, трещащие и истекающие кровью десна.
Снова на коже ни одного живого места, которое бы я не расцарапала.
И очень тупое рациональное чувство, что проблемы-то я сама себе и выдумала и сама себе упиваюсь ими.
И хочется схватить ушат этой грязи и вывернуть его не то, что на первого встречного, а вообще на каждого, кто со мной говорит.
Но пока я этот ушат просто обнимаю и понемногу разливаю во всяких соцсеточках, чтобы безопасно для себя и окружающих.
Безметафорично. Стабильность идет по пизде.
Наверное, да, я не очень хороший человек, если могу неиронично расплакаться над судьбой выдуманного человека, чужого персонажа, человека, который ничего для меня не значит, которого я не зyf.? но при этом ничего не чувствую из-за того, что мой близкий родственник умирает.
Второй раз ничего.
Наверное, да, я мразь. Или это какие-то не очень приятные побочки эскапизма, когда то, что ты взрастил в своей голове дороже того, что есть в реальности. И тот мир, и те смерти, что я сама придумала, кажутся реальней раз так в пятнадцать.
Мне хочется, чисто для правильности, откопать в себе хоть какие-то переживания по этому поводу. Но ничего. Будто и не со мной это происходит.
Впрочем, на другом полюсе противоположная ситуация. До слез и панических атак переживаю из-за того, что сама себе придумала из одной случайно оброненной фразы.
Просыпаюсь от мыслей, которые мешают дышать, от страха, что мои родители могут развестись, а мне придется выбрать сторону, предать кого-то другого, обречь на одиночество и смерть.
И снова захлебываюсь виной. Хотя еще ничего. не. произошло.
Кажется, чтобы мои родители развелись, рак на горе должен не то, что свистнуть, а сыграть на органе Моцарта.
Но страшно. Задыхаюсь. Мучаюсь. Захлебываюсь. Думаю, чью же сторону выбрать, как не быть предателем. Как будто это правда имеет место в реальности.
И снова паршиво.
Снова снятся крошащиеся зубы, трещащие и истекающие кровью десна.
Снова на коже ни одного живого места, которое бы я не расцарапала.
И очень тупое рациональное чувство, что проблемы-то я сама себе и выдумала и сама себе упиваюсь ими.
И хочется схватить ушат этой грязи и вывернуть его не то, что на первого встречного, а вообще на каждого, кто со мной говорит.
Но пока я этот ушат просто обнимаю и понемногу разливаю во всяких соцсеточках, чтобы безопасно для себя и окружающих.
пятница, 03 августа 2018
18:34
Доступ к записи ограничен
Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра
вторник, 03 июля 2018
Сегодня на моем пороге стоял красноглазый бог. Он был уставший и злой, смотрел по-родительски строго. Я делала вид, что его нет, и закрывала двери, зашторивала окна, опускала веки.
Красноглазому богу были не нужны мои слова.
Я ходила по квартире, а он смотрел. Я писала какие-то слова, а он смотрел. Я пыталась жить, а он смотрел.
Я делала вид, что его нет, но почему-то ставила на стол две чашки для чая.
У красноглазого бога не хватало пальцев, чтобы держать чашку. Мне не хватало деталей, чтобы функционировать.
Мы молчали, а я почему-то забывала включить свет. Забывала лечь спать. Забывала не плакать. Забывала не выть.
Сегодня на моем пороге стоял красноглазый бог, и ему ни капельки не было меня жаль. Я делала вид, что его нет, и оставляла двери открытыми, и клала руки ему на плечи, и смотрела ему в глаза, полные до краев смертью.
Красноглазому богу была не нужна моя жалость.
Я оставляла на теле синяки, а он гладил их холодными пальцами. Я болела, а он наклеивал пластыри там, где не видно. Я пыталась жить, а он смеялся.
Я делала вид, что его нет, но почему-то боялась тишины.
Он молчал. Я рассказывала ему о юности, весне и мертвых птицах. Рассказывала о глупых фильмах и умных книгах. Рассказывала о том, как плохо и больно бывает по ночам.
Сегодня на моем пороге стоял красноглазый бог. Он был изувеченный, ложный, смотрел по-родительски мягко. Я делала вид, что его нет, но он сам умел открывать двери, сам умел наливать себе чай, сам знал, куда ему сесть.
Красноглазому богу была не нужна моя помощь.
Да и я сама ему не нужна была.
Но он сидел на моей кухне и рассказывал, почему так важно жить дальше. Но он истекал кровью, а все равно все пластыри отдавал мне.
Ему не хватало пальцев, но он все равно притаскивал мне какие-то детали, которых так не доставало в моих механизмах. Возможно, когда-то это были его детали, но он никогда об этом не расскажет.
Он никогда не расскажет, почему приходит ко мне. Он никогда не расскажет, откуда он. Он никогда не расскажет, куда уходит, когда тишина душит меня.
Сегодня на моем пороге стоял красноглазый изувеченный бог.
И на самом деле это меня здесь нет.
Красноглазому богу были не нужны мои слова.
Я ходила по квартире, а он смотрел. Я писала какие-то слова, а он смотрел. Я пыталась жить, а он смотрел.
Я делала вид, что его нет, но почему-то ставила на стол две чашки для чая.
У красноглазого бога не хватало пальцев, чтобы держать чашку. Мне не хватало деталей, чтобы функционировать.
Мы молчали, а я почему-то забывала включить свет. Забывала лечь спать. Забывала не плакать. Забывала не выть.
Сегодня на моем пороге стоял красноглазый бог, и ему ни капельки не было меня жаль. Я делала вид, что его нет, и оставляла двери открытыми, и клала руки ему на плечи, и смотрела ему в глаза, полные до краев смертью.
Красноглазому богу была не нужна моя жалость.
Я оставляла на теле синяки, а он гладил их холодными пальцами. Я болела, а он наклеивал пластыри там, где не видно. Я пыталась жить, а он смеялся.
Я делала вид, что его нет, но почему-то боялась тишины.
Он молчал. Я рассказывала ему о юности, весне и мертвых птицах. Рассказывала о глупых фильмах и умных книгах. Рассказывала о том, как плохо и больно бывает по ночам.
Сегодня на моем пороге стоял красноглазый бог. Он был изувеченный, ложный, смотрел по-родительски мягко. Я делала вид, что его нет, но он сам умел открывать двери, сам умел наливать себе чай, сам знал, куда ему сесть.
Красноглазому богу была не нужна моя помощь.
Да и я сама ему не нужна была.
Но он сидел на моей кухне и рассказывал, почему так важно жить дальше. Но он истекал кровью, а все равно все пластыри отдавал мне.
Ему не хватало пальцев, но он все равно притаскивал мне какие-то детали, которых так не доставало в моих механизмах. Возможно, когда-то это были его детали, но он никогда об этом не расскажет.
Он никогда не расскажет, почему приходит ко мне. Он никогда не расскажет, откуда он. Он никогда не расскажет, куда уходит, когда тишина душит меня.
Сегодня на моем пороге стоял красноглазый изувеченный бог.
И на самом деле это меня здесь нет.
среда, 20 июня 2018
Последнее фото своего лица я сделала 17 октября. Ноябрь, декабрь, январь, февраль, март, апрель, май… июнь. Восемь месяцев. Наверное, это показательно.
В октябре я говорила себе, что неважно, как я выгляжу, если я нравлюсь себе. В октябре были какие-то силылюбить терпеть себя за внешность.
Я знаю о своих проблемах. Я вижу их в зеркале. И я чертовски, блять, стараюсь.
Это нелегко. Это тратить по несколько часов, бесконтрольно стоя перед зеркалом. Это постоянно размазывать кровь по рукам. Это бояться носить белую одежду, потому что она не отстирывается. Это шрамы и гноящиеся раны. Это ноющее лицо, плечи, шея, ключицы, грудь, спина, ноги. Везде, куда руки дотягиваются. Это наволочки в крови. Это невозможность спать нормально, потому что кожа так болит, что лежать сложно. Это ватные диски, выглядящее скорее так, будто вены вскрыли, а не маленькую ранку разодрали. Это постоянные вопросы “а ты что с собой сделала?” Убивающие вопросы. Болезненные вопросы. Не говорите со мной, пожалуйста, об этом. Я знаю, как выгляжу.
А ведь даже незнакомые люди в автобусах считают своим долгом.
Замыкает.
Последнее фото я сделала в октябре. Потом - ни разу, кажется. Во всяком случае так, чтобы нравилось. Потом был какой-то скандал, где меня обзывали уродливой тварью, которая портит всем жизнь своим внешним видом. Смешно. Долго, больше часа. В иступлении, не подбирая неранящих слов. Нет, наоборот. Побольнее. Пострашнее.
“Ты делаешь это, чтобы довести меня, да? Нарочно? Ждешь, когда я сдохну”.
Никаких фотографий. Любое фото вызывает ненависть, истерику.
Уродливая тварь.
Спасибо, отпечатлось. Никакой любви к себе не осталось. Недостойна. Виновата. Клеймо.
Это смешно, но я правда начинаю плакать, глядя в зеркало. Начинаю плакать, глядя на фото. Начинаю плакать, когда что-то кто-то говорит про внешность.
Казалось бы, глупость какая. Не делаешь, так не делаешь фотографий. Много кто не делает. Ебать драма.
Но одно дело вообще никогда не делать. Другое - быть искалеченным чужими словами. Замыкание. Устала.
Глупо, конечно. Глупо, господибоже. Но в слова не умещается.
Как начать снова хотя бы терпеть себя?
В октябре я говорила себе, что неважно, как я выгляжу, если я нравлюсь себе. В октябре были какие-то силы
Я знаю о своих проблемах. Я вижу их в зеркале. И я чертовски, блять, стараюсь.
Это нелегко. Это тратить по несколько часов, бесконтрольно стоя перед зеркалом. Это постоянно размазывать кровь по рукам. Это бояться носить белую одежду, потому что она не отстирывается. Это шрамы и гноящиеся раны. Это ноющее лицо, плечи, шея, ключицы, грудь, спина, ноги. Везде, куда руки дотягиваются. Это наволочки в крови. Это невозможность спать нормально, потому что кожа так болит, что лежать сложно. Это ватные диски, выглядящее скорее так, будто вены вскрыли, а не маленькую ранку разодрали. Это постоянные вопросы “а ты что с собой сделала?” Убивающие вопросы. Болезненные вопросы. Не говорите со мной, пожалуйста, об этом. Я знаю, как выгляжу.
А ведь даже незнакомые люди в автобусах считают своим долгом.
Замыкает.
Последнее фото я сделала в октябре. Потом - ни разу, кажется. Во всяком случае так, чтобы нравилось. Потом был какой-то скандал, где меня обзывали уродливой тварью, которая портит всем жизнь своим внешним видом. Смешно. Долго, больше часа. В иступлении, не подбирая неранящих слов. Нет, наоборот. Побольнее. Пострашнее.
“Ты делаешь это, чтобы довести меня, да? Нарочно? Ждешь, когда я сдохну”.
Никаких фотографий. Любое фото вызывает ненависть, истерику.
Уродливая тварь.
Спасибо, отпечатлось. Никакой любви к себе не осталось. Недостойна. Виновата. Клеймо.
Это смешно, но я правда начинаю плакать, глядя в зеркало. Начинаю плакать, глядя на фото. Начинаю плакать, когда что-то кто-то говорит про внешность.
Казалось бы, глупость какая. Не делаешь, так не делаешь фотографий. Много кто не делает. Ебать драма.
Но одно дело вообще никогда не делать. Другое - быть искалеченным чужими словами. Замыкание. Устала.
Глупо, конечно. Глупо, господибоже. Но в слова не умещается.
Как начать снова хотя бы терпеть себя?
воскресенье, 17 сентября 2017
Моя память меня подводит. Я не помню чего-то важного, светлого, но зато постоянно вспоминаю то, что хотелось бы утопить в себе.
*
Я помню, как в отчаянии вырезала на руке надпись "не надо ненавидеть себя". Прятала ее в рукавах.
Но одноклассница *подруга? ха* заметила ее. Схватила меня за руку, чтобы посмотреть, а когда я начала вырываться, сказала, что она все равно сильнее и посмотрит.
Было больно.
Она сказала, что очень разочарована во мне, что не думала, что я страдаю такой ерундой, что была лучшего мнения обо мне.
Было больно.
*
Я помню, как отчаянно одиноко мне было в больнице, но, когда я позвонила подруге, она лишь кинула в телефон "прости, я сейчас занята".
*
Я помню, как мать убеждала меня, что я могу ей доверять, рассказать все, что меня волнует. Просила об этом.
И я рассказала, как мне плохо, больно, что у меня нет друзей.
А она лишь сказала, что мои проблемы - ерунда, а дальше будет еще хуже.
Больше я ничего не говорила.
Больше я ничего не говорю.
*
Я помню, как в детстве меня пригласили играть во двор. Игра была веселая - вокруг меня бегали, обзывая и говоря гадости, зная, что я ничего не сделаю в ответ, потому что не могу бегать.
*
Я помню, как девчонки постарше смеялись с меня, издевались. И я ударила одну из них.
Весь двор объявил мне бойкот. Потому что виновата была я, а она - лишь жертва.
*
Помню, как мне мальчишки говорили, что моей одеждой только велосипеды чистить.
*
Помню, как "подруги" напрашивались ко мне домой, а потом я не могла досчитаться вещей. А они смеялись.
*
Помню, как хотела утешить человека, помочь ему справиться со слезами, а он сидел в моих объятиях и говорил, что я мразь, сломавшая ему жизнь, и всячески поливал грязью. А я просто не могла уйти, умирая от каждого слова.
*
Помню, как в школе на восьмое марта устроили праздник в классе. Был конкурс, чтобы мальчики подошли и сделали комплимент любой девочке.
Из восемнадцати человек никто ко мне не подошел.
С праздником.
*
Помню, как отец орал на меня за порезы на руках, говоря, что я сумасшедшая и мне пора в психушку.
Действительно пора.
*
Помню, как мать рассказывала, что ее коллеги по работе нашли мои рассказы в интернете и теперь вовсю обсуждают, какие они ужасные, мрачные и страшные, что такое писать - ненормально.
Как моя троюродная сестра сказала, что ей было страшно со мной знакомиться, потому что у меня ужасная страница в соц.сетях.
*
Помню, как одноклассницы боялись меня, потому что я могла быть лесбиянкой, потому что делала им комплименты. Помню, как одноклассница говорила, что мне надо вести себя нормально. Помню, как отнекивалась "нет, нет, я не лесбиянка, я нормальная".
Ненавижу себя за это малодушие.
*
Помню, как участвовала в гноблении одноклассника.
Ненавижу себя.
*
Помню, как год не могла ходить.
Но навещали меня только по просьбе классной руководительницы, а придя - разговаривали между собой, а не со мной.
*
Помню...
*
Помню...
*
Помню...
*
Я так долго топила это в себе, что теперь оно стало глубинным чудовищем и топит меня.
*
Я помню, как в отчаянии вырезала на руке надпись "не надо ненавидеть себя". Прятала ее в рукавах.
Но одноклассница *подруга? ха* заметила ее. Схватила меня за руку, чтобы посмотреть, а когда я начала вырываться, сказала, что она все равно сильнее и посмотрит.
Было больно.
Она сказала, что очень разочарована во мне, что не думала, что я страдаю такой ерундой, что была лучшего мнения обо мне.
Было больно.
*
Я помню, как отчаянно одиноко мне было в больнице, но, когда я позвонила подруге, она лишь кинула в телефон "прости, я сейчас занята".
*
Я помню, как мать убеждала меня, что я могу ей доверять, рассказать все, что меня волнует. Просила об этом.
И я рассказала, как мне плохо, больно, что у меня нет друзей.
А она лишь сказала, что мои проблемы - ерунда, а дальше будет еще хуже.
Больше я ничего не говорила.
Больше я ничего не говорю.
*
Я помню, как в детстве меня пригласили играть во двор. Игра была веселая - вокруг меня бегали, обзывая и говоря гадости, зная, что я ничего не сделаю в ответ, потому что не могу бегать.
*
Я помню, как девчонки постарше смеялись с меня, издевались. И я ударила одну из них.
Весь двор объявил мне бойкот. Потому что виновата была я, а она - лишь жертва.
*
Помню, как мне мальчишки говорили, что моей одеждой только велосипеды чистить.
*
Помню, как "подруги" напрашивались ко мне домой, а потом я не могла досчитаться вещей. А они смеялись.
*
Помню, как хотела утешить человека, помочь ему справиться со слезами, а он сидел в моих объятиях и говорил, что я мразь, сломавшая ему жизнь, и всячески поливал грязью. А я просто не могла уйти, умирая от каждого слова.
*
Помню, как в школе на восьмое марта устроили праздник в классе. Был конкурс, чтобы мальчики подошли и сделали комплимент любой девочке.
Из восемнадцати человек никто ко мне не подошел.
С праздником.
*
Помню, как отец орал на меня за порезы на руках, говоря, что я сумасшедшая и мне пора в психушку.
Действительно пора.
*
Помню, как мать рассказывала, что ее коллеги по работе нашли мои рассказы в интернете и теперь вовсю обсуждают, какие они ужасные, мрачные и страшные, что такое писать - ненормально.
Как моя троюродная сестра сказала, что ей было страшно со мной знакомиться, потому что у меня ужасная страница в соц.сетях.
*
Помню, как одноклассницы боялись меня, потому что я могла быть лесбиянкой, потому что делала им комплименты. Помню, как одноклассница говорила, что мне надо вести себя нормально. Помню, как отнекивалась "нет, нет, я не лесбиянка, я нормальная".
Ненавижу себя за это малодушие.
*
Помню, как участвовала в гноблении одноклассника.
Ненавижу себя.
*
Помню, как год не могла ходить.
Но навещали меня только по просьбе классной руководительницы, а придя - разговаривали между собой, а не со мной.
*
Помню...
*
Помню...
*
Помню...
*
Я так долго топила это в себе, что теперь оно стало глубинным чудовищем и топит меня.
понедельник, 11 сентября 2017
Видимо, не так уж мне и плохо, пока находятся силы на метафоры, эпитеты, аллегории и аллюзии.
Не так уж мне и плохо, пока я говорю, что боль разъедает грудь, грызет ребра, отравляет или душит. Пока я сравниваю её с цветами, растущими из-под кожи. Пока я маскирую её шутками-прибаутками да самоиронией. Пока у меня есть силы злиться и говорить, что все это - сражение.
Видимо, не так уж мне и плохо.
И тревогу, наверное, нужно бить тогда, когда я едва слышно смогу выдохнуть только "мне с сейчас очень хуево".
Не так уж мне и плохо, пока я говорю, что боль разъедает грудь, грызет ребра, отравляет или душит. Пока я сравниваю её с цветами, растущими из-под кожи. Пока я маскирую её шутками-прибаутками да самоиронией. Пока у меня есть силы злиться и говорить, что все это - сражение.
Видимо, не так уж мне и плохо.
И тревогу, наверное, нужно бить тогда, когда я едва слышно смогу выдохнуть только "мне с сейчас очень хуево".
На самом деле, это почти нелепо - чувствовать пресыщенность жизнью в двадцать лет, когда ещё столько не уведено, не попробовано, не узнано.
Хочется себя за это чувство презирать. Ведь передо мной ещё целый мир, все впереди, все можно исправить.
Но какойто мерзкий голосок в голове шепчет: "на что ты надеешься? Никогда ты ничего не увидишь, не попробуешь, не узнаешь. Это все для других. А ты не способна".
И правда.
Смотришь на этих самых других,и все у них так легко как будто бы получается. А я уже который год умираю со скуки. Рационально пытаюсь убедить себя, что это только кажется так, что у других все проще и радостнее. Кажется через призму скуки, зависти и социальных сетей.
На самом деле, это правильно.
Но все равно не покидает ощущение, что мне эмоции, чувства и переживания приходится чуть ли ни с боем вырывать, выгрызать. Из себя, из других. И можно, конечно, же упрекнуть меня, что мне это и не нужно, раз уж я так себя веду. И быть, конечно, правым. Конечно.
Пресыщение.
Мне плохо с людьми. Мне плохо без людей. И я не знаю, как вымерять эту золотую середину.
Господи, дай мне что-нибудь, кроме грусти и боли.
Господи, господи, господи.
Но на линии, как обычно, тихо. Тихо и скучно.
Хочется себя за это чувство презирать. Ведь передо мной ещё целый мир, все впереди, все можно исправить.
Но какойто мерзкий голосок в голове шепчет: "на что ты надеешься? Никогда ты ничего не увидишь, не попробуешь, не узнаешь. Это все для других. А ты не способна".
И правда.
Смотришь на этих самых других,и все у них так легко как будто бы получается. А я уже который год умираю со скуки. Рационально пытаюсь убедить себя, что это только кажется так, что у других все проще и радостнее. Кажется через призму скуки, зависти и социальных сетей.
На самом деле, это правильно.
Но все равно не покидает ощущение, что мне эмоции, чувства и переживания приходится чуть ли ни с боем вырывать, выгрызать. Из себя, из других. И можно, конечно, же упрекнуть меня, что мне это и не нужно, раз уж я так себя веду. И быть, конечно, правым. Конечно.
Пресыщение.
Мне плохо с людьми. Мне плохо без людей. И я не знаю, как вымерять эту золотую середину.
Господи, дай мне что-нибудь, кроме грусти и боли.
Господи, господи, господи.
Но на линии, как обычно, тихо. Тихо и скучно.
понедельник, 24 июля 2017
Он меня спрашивает:
- Знаешь, в чем твоя проблема?
Я удивленно смотрю на него. Он сидит, уложив острый подбородок на подобранные колени. Красный глаз следит за мной пристально, но равнодушно. Так смотрят на муху, которую следовало бы прихлопнуть, но не хочется ради нее напрягаться.
- И в чем же?
Бэй молчит. Молчит так долго, что я забываю, что у него вообще были вопросы ко мне.
Мне больно на него смотреть, но я не отрываю взгляда. На нем сотни шрамов и рубцов, которые должны принадлежать мне. Он - изнанка моей души. Обезображенная, красноглазая и безумная. Я смотрю на изрезанные тонкие руки, разрезанную до уголка рта щеку, зашитую грубыми нитками, заклеенный повязкой глаз, отсутствие безымянного пальца на левой руке, синяки на шее. Смотрю, и меня выворачивает на изнанку. Смотрю, и мне хочется разрыдаться.
Бэй чешет охотничьим ножом вены на предплечье. Он никогда не говорил, что готов принять на себя мою боль, но постоянно это делает. Все эти шрамы мои. Мои. Я хочу, чтобы он ненавидел меня за них. Но он лишь равнодушно ведет плечом. На ребрах у него выведена лезвием буква Б. Но он не позволяет себя сокращать.
Он молчит так долго, что я успеваю заплакать.
- Твоя проблема в том, - наконец медленно произносит он, расколупывая в ладони ножом дырку, - что ты слишком добра к людям.
- Разве же это проблема? - тихо спрашиваю я, растирая слезы по щекам, ставя на плечах себе синяки, чтобы меньше болело в груди.
- Для тебя - да, - говорит он и снова смотрит на меня. Равнодушно. Без жалости. Совершенно уверенный в своей силе. - Потому что ты к людям добра. А они к тебе - нет.
Меня снова сгибает от боли, которую я не могу ни выносить, ни выблевать. Бэй называет меня маленькой мертвой девочкой и носит на своем теле все те шрамы и повреждения, которые я сама не могу решиться нанести себя. И я бы хотела действительно говорить, что я мертва внутри, но мертвые так не болят.
Не болят, черт возьми.
- Знаешь, в чем твоя проблема?
Я удивленно смотрю на него. Он сидит, уложив острый подбородок на подобранные колени. Красный глаз следит за мной пристально, но равнодушно. Так смотрят на муху, которую следовало бы прихлопнуть, но не хочется ради нее напрягаться.
- И в чем же?
Бэй молчит. Молчит так долго, что я забываю, что у него вообще были вопросы ко мне.
Мне больно на него смотреть, но я не отрываю взгляда. На нем сотни шрамов и рубцов, которые должны принадлежать мне. Он - изнанка моей души. Обезображенная, красноглазая и безумная. Я смотрю на изрезанные тонкие руки, разрезанную до уголка рта щеку, зашитую грубыми нитками, заклеенный повязкой глаз, отсутствие безымянного пальца на левой руке, синяки на шее. Смотрю, и меня выворачивает на изнанку. Смотрю, и мне хочется разрыдаться.
Бэй чешет охотничьим ножом вены на предплечье. Он никогда не говорил, что готов принять на себя мою боль, но постоянно это делает. Все эти шрамы мои. Мои. Я хочу, чтобы он ненавидел меня за них. Но он лишь равнодушно ведет плечом. На ребрах у него выведена лезвием буква Б. Но он не позволяет себя сокращать.
Он молчит так долго, что я успеваю заплакать.
- Твоя проблема в том, - наконец медленно произносит он, расколупывая в ладони ножом дырку, - что ты слишком добра к людям.
- Разве же это проблема? - тихо спрашиваю я, растирая слезы по щекам, ставя на плечах себе синяки, чтобы меньше болело в груди.
- Для тебя - да, - говорит он и снова смотрит на меня. Равнодушно. Без жалости. Совершенно уверенный в своей силе. - Потому что ты к людям добра. А они к тебе - нет.
Меня снова сгибает от боли, которую я не могу ни выносить, ни выблевать. Бэй называет меня маленькой мертвой девочкой и носит на своем теле все те шрамы и повреждения, которые я сама не могу решиться нанести себя. И я бы хотела действительно говорить, что я мертва внутри, но мертвые так не болят.
Не болят, черт возьми.
четверг, 06 апреля 2017
23:15
Доступ к записи ограничен
Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра
вторник, 27 декабря 2016
– Только мёртвые не делают зла, - говорит мне Эм.
Это утешение?
– Поэтому ты так стараешься сделать мне больно? - спрашиваю я.
Эм усмехается и качает головой.
Я все ещё плохо понимаю, кто чья фантазия.
Это утешение?
– Поэтому ты так стараешься сделать мне больно? - спрашиваю я.
Эм усмехается и качает головой.
Я все ещё плохо понимаю, кто чья фантазия.
суббота, 24 декабря 2016
22:05
Доступ к записи ограничен
Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра
воскресенье, 13 ноября 2016
Я ненавижу тебя.
Твои непослушные волосы,
Умирающие глаза,
Голос Арбениной, текущий по проводам,
Обещанья твои, что "никому тебя не отдам".
Ненавижу ужимки твои,
Улыбки, острей ножа,
Какие-то шмотки, мутки,
Когда не спишь четвертые, вроде, сутки,
А пальцы теряются в струнах.
Ты шепчешь
"Жива, жива..."
Я ненавижу тебя.
Пачки "арома ричи",
Вишнёвый дым,
Сигареты, шипящие на запястьях птичьих.
Бритвы, нож-бабочка,
Панковские замашки.
Пацифик на шее,
Засушенные ромашки.
За то, что я больше не знаю,
Где ты, а где я...
О боже...
Ненавижу твой ебаный жёлтый шарф
И мурашки мои по коже.
Распады и глюки,
Мой страх темноты в прихожей.
Ты не_существуешь.
И я на тебя похожа.
О боже...
Да ладно.
Себя ненавижу тоже.
Твои непослушные волосы,
Умирающие глаза,
Голос Арбениной, текущий по проводам,
Обещанья твои, что "никому тебя не отдам".
Ненавижу ужимки твои,
Улыбки, острей ножа,
Какие-то шмотки, мутки,
Когда не спишь четвертые, вроде, сутки,
А пальцы теряются в струнах.
Ты шепчешь
"Жива, жива..."
Я ненавижу тебя.
Пачки "арома ричи",
Вишнёвый дым,
Сигареты, шипящие на запястьях птичьих.
Бритвы, нож-бабочка,
Панковские замашки.
Пацифик на шее,
Засушенные ромашки.
За то, что я больше не знаю,
Где ты, а где я...
О боже...
Ненавижу твой ебаный жёлтый шарф
И мурашки мои по коже.
Распады и глюки,
Мой страх темноты в прихожей.
Ты не_существуешь.
И я на тебя похожа.
О боже...
Да ладно.
Себя ненавижу тоже.
пятница, 07 октября 2016
23:25
Доступ к записи ограничен
Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра
понедельник, 19 сентября 2016
Обними меня, пожалей, обогрей. Спаси меня, защити, укрой.
Когда ты остаешься с болью, хочется взять этот кричащий, истекающий кровью и скверной комочек в дрожащие руки и отнести кому-нибудь, показать. Хочется услышать что-то, что заставит его прекратить плакать и рваться.
Протягиваешь его вперёд, всем своим видом говоря: вот, погляди, мне больно. Обними, пожалей, обогрей.
А человек хмыкает. Человек качает головой. Человек достаёт из-за пазухи свой кричащий, истекающий кровью и скверной комочек и говорит... Нет, не говорит "мне тоже больно". Он говорит "мне больнее, чем тебе. Моя боль громче, сильнее истекает кровью и скверной".
Соревнование.
Я ненавижу это соревнование, кому больнее.
В какой момент это стало нормальным?
После такого хочется прижать к себе боль посильнее и больше никому и никогда не показывать. Никому и никогда. Зажать её кричащий рот ладонью и просто терпеть, как её коготки расцарапывают грудь до самого сердца.
Обними меня, пожалей, обогрей. Спаси меня, защити, укрой.
Это приз за мою боль. В соревновании, в котором я никогда бы не хотела участвовать, а уж тем более побеждать.
А если не дотягиваешь до приза - терпи.
Молчи и терпи. Молчиитерпи.
Я ненавижу это соревнование.
И все чаще молчу и терплю.
Когда ты остаешься с болью, хочется взять этот кричащий, истекающий кровью и скверной комочек в дрожащие руки и отнести кому-нибудь, показать. Хочется услышать что-то, что заставит его прекратить плакать и рваться.
Протягиваешь его вперёд, всем своим видом говоря: вот, погляди, мне больно. Обними, пожалей, обогрей.
А человек хмыкает. Человек качает головой. Человек достаёт из-за пазухи свой кричащий, истекающий кровью и скверной комочек и говорит... Нет, не говорит "мне тоже больно". Он говорит "мне больнее, чем тебе. Моя боль громче, сильнее истекает кровью и скверной".
Соревнование.
Я ненавижу это соревнование, кому больнее.
В какой момент это стало нормальным?
После такого хочется прижать к себе боль посильнее и больше никому и никогда не показывать. Никому и никогда. Зажать её кричащий рот ладонью и просто терпеть, как её коготки расцарапывают грудь до самого сердца.
Обними меня, пожалей, обогрей. Спаси меня, защити, укрой.
Это приз за мою боль. В соревновании, в котором я никогда бы не хотела участвовать, а уж тем более побеждать.
А если не дотягиваешь до приза - терпи.
Молчи и терпи. Молчиитерпи.
Я ненавижу это соревнование.
И все чаще молчу и терплю.
воскресенье, 10 июля 2016
Я правда не знаю, сколько должно пройти времени, чтобы поднятая надо мной рука воспринималась как возможность ласки, а не удара.
Бояться крика.
Зажимать себе рот.
Не иметь убежища.
Полное отсутствие личного пространства и безопасности.
Я помню себя ребёнком. Напуганным, желающим куда-нибудь спрятаться. В маленькой квартирке нет места для безопасности маленького человека. Я запиралась в ванной, в единственном месте, где подразумевалось уединение.
Я помню тот день, когда дверь гнулась под ударами, трещало дерево. Хрупкая задвижка едва выдерживала напор. И пришлось открыть.
В тот же вечер шпингалет был вырван с мясом. Безопасного места больше не было.
Замка в ванной нет до сих пор, даже спустя столько лет.
Мне всегда говорили, что нужно быть сильной и ничего не бояться. Но это глупо.
Я сильная и я боюсь.
Но теперь я стою лицом к лицу со своим страхом и смотрю ему в глаза. Молчу и смотрю.
Смотрю.
Смотрю.
Пока он не отступает.
И со стороны может казаться, что мне совсем не страшно, но руки предательски дрожат, а сердце колотится так, что я слышу его в черепной коробке.
Есть такая пословица: "глаза бояться, а руки делают". Здесь все в точности наоборот. Глаза мои ни капельки не бояться, а держащие руки можно спрятать и за спиной. Главное, смотреть прямо.
И сражаться.
Этот страх учит терпению. Этот страх учит силе.
Стражайсясражайсясражайся.
Я правда не знаю, сколько должно пройти времени, чтобы утих этот воинственный страх, заставляющий видеть в каждом врага. Сколько нужно дать нежности, чтобы я прекратила шугаться протянутой мне руки и ожидать от неё боли. Сколько нужно спокойствия, чтобы я чувствовала себя в безопасности и сняла с себя броню и шипы.
Я правда не знаю, возможно ли это вообще. Но я устала быть полем боя.
Бояться крика.
Зажимать себе рот.
Не иметь убежища.
Полное отсутствие личного пространства и безопасности.
Я помню себя ребёнком. Напуганным, желающим куда-нибудь спрятаться. В маленькой квартирке нет места для безопасности маленького человека. Я запиралась в ванной, в единственном месте, где подразумевалось уединение.
Я помню тот день, когда дверь гнулась под ударами, трещало дерево. Хрупкая задвижка едва выдерживала напор. И пришлось открыть.
В тот же вечер шпингалет был вырван с мясом. Безопасного места больше не было.
Замка в ванной нет до сих пор, даже спустя столько лет.
Мне всегда говорили, что нужно быть сильной и ничего не бояться. Но это глупо.
Я сильная и я боюсь.
Но теперь я стою лицом к лицу со своим страхом и смотрю ему в глаза. Молчу и смотрю.
Смотрю.
Смотрю.
Пока он не отступает.
И со стороны может казаться, что мне совсем не страшно, но руки предательски дрожат, а сердце колотится так, что я слышу его в черепной коробке.
Есть такая пословица: "глаза бояться, а руки делают". Здесь все в точности наоборот. Глаза мои ни капельки не бояться, а держащие руки можно спрятать и за спиной. Главное, смотреть прямо.
И сражаться.
Этот страх учит терпению. Этот страх учит силе.
Стражайсясражайсясражайся.
Я правда не знаю, сколько должно пройти времени, чтобы утих этот воинственный страх, заставляющий видеть в каждом врага. Сколько нужно дать нежности, чтобы я прекратила шугаться протянутой мне руки и ожидать от неё боли. Сколько нужно спокойствия, чтобы я чувствовала себя в безопасности и сняла с себя броню и шипы.
Я правда не знаю, возможно ли это вообще. Но я устала быть полем боя.
понедельник, 13 июня 2016
А меж тем, рисование перед сессией начинает превращаться в традицию.
Процесс.
Оригинал и результат.
Процесс.
Оригинал и результат.
суббота, 04 июня 2016
Каждый день в огне, вены - бирюза.
Молнии из глаз, вечная весна.
С пулей в голове, с горем пополам.
Кровь и молоко, не помогут нам.
Если рвется под кожей зверь,
Значит все для него теперь
Выжигает наши сердца.
Навсегда вместе, навсегда врозь,
Навсегда космос, навсегда кровь,
Навсегда вечность, навсегда зверь,
Навсегда юность, навсегда смерть.
Навсегда вместе, навсегда сквозь,
Навсегда космос, навсегда кровь,
Навсегда вечность, навсегда зверь,
Навсегда юность, навсегда смерть.
Каждый день на дне, мертва вода.
Краденые сны, кости, черепа.
Вместе навсегда, листьями травы.
Рыси, тигры, львы, мы не можем ждать.
Если рвется под кожей зверь
Значит все для него теперь
Поджигает наши сердца.
Наши сердца...
Рвутся, мерцают, плачут, танцуют
Гнев, неизбежность, электричество, юность.
Вьются, сверкают, злятся, тоскуют
Скорость, цветы, электричество, юность.
Рвутся, мерцают, плачут, танцуют
Гнев, неизбежность, электричество, юность.
Вьются, сверкают, злятся, тоскуют
Скорость, цветы, электричество, юность.
Юность...
Навсегда юность.
Навсегда юность.
Навсегда юность.
Молнии из глаз, вечная весна.
С пулей в голове, с горем пополам.
Кровь и молоко, не помогут нам.
Если рвется под кожей зверь,
Значит все для него теперь
Выжигает наши сердца.
Навсегда вместе, навсегда врозь,
Навсегда космос, навсегда кровь,
Навсегда вечность, навсегда зверь,
Навсегда юность, навсегда смерть.
Навсегда вместе, навсегда сквозь,
Навсегда космос, навсегда кровь,
Навсегда вечность, навсегда зверь,
Навсегда юность, навсегда смерть.
Каждый день на дне, мертва вода.
Краденые сны, кости, черепа.
Вместе навсегда, листьями травы.
Рыси, тигры, львы, мы не можем ждать.
Если рвется под кожей зверь
Значит все для него теперь
Поджигает наши сердца.
Наши сердца...
Рвутся, мерцают, плачут, танцуют
Гнев, неизбежность, электричество, юность.
Вьются, сверкают, злятся, тоскуют
Скорость, цветы, электричество, юность.
Рвутся, мерцают, плачут, танцуют
Гнев, неизбежность, электричество, юность.
Вьются, сверкают, злятся, тоскуют
Скорость, цветы, электричество, юность.
Юность...
Навсегда юность.
Навсегда юность.
Навсегда юность.
Наше тело - это то, с чем нам придется жить всю жизнь. Конечно, его можно менять, модифицировать и совершенствовать. Но не стоит забытьва, что самое главное - это научиться его любить.
С экранов и страниц девушкам кричат, как они должны выглядеть. И идти против этих стандартов - значит подвергнуться гонениям. Этакий геноцид на основе внешности. Но все его поддерживают.
Взращивание ненависти к себе становится обыденным, чуть ли не поощряемым. Поиски недостатков в себе и указывание на них у другого - вот чему учат улыбающиеся девушки с баннеров.
И мало кто говорит "Люби себя такой, какая ты есть".
И мало кто готов любить себя.
Девочки соблюдают жесткие диеты, покупают неоправданно дорогую косметику, носят неудобную обувь и одежду. И все ради того, чтобы быть похожими на прекрасных нифм с экрана. И в этой погоне за иллюзорным идеалом они теряют понятие о том, насколько сами уникальны и прекрасны в своей не_идеальности.
Массмедиа транслирует людям эталонный образ тела. Со страниц глянцевых журналов на нас смотрят улыбающиеся красавицы. Идеальные, успешные, счастливые. Но самое главное - несуществующие в реальной жизни. Но это не мешает им порождать ненависть к себе в умах простых людей.
И чтобы достичь этого несуществующего идеала, человек начинает истязать себя. И тут на "помощь" снова спешит массмедиа с арсеналом чудодейственных косметических средств и волшебных клиник.
Человеку дают возможность быть кем угодно. Но только не собой.
И культивируют еще больше ненависти. Потому что это выгодно.
Человеческое тело - это его собственный храм. И о нем нужно заботиться. И любить. И тогда оно ответит тем же. И гармония со своим миром, внешним и внутренним, гораздо важнее глянцевой красоты. Нужно только это осознать.
Строить сложнее, чем разрушать. Любить себя "вопреки" труднее, чем ненавидеть "благодаря". Но это одна из тех вещей, которым действительно нужно научиться, чтобы чувствовать себя счастливым.
Любить себя - тяжелый труд. Но оно того стоит.
С экранов и страниц девушкам кричат, как они должны выглядеть. И идти против этих стандартов - значит подвергнуться гонениям. Этакий геноцид на основе внешности. Но все его поддерживают.
Взращивание ненависти к себе становится обыденным, чуть ли не поощряемым. Поиски недостатков в себе и указывание на них у другого - вот чему учат улыбающиеся девушки с баннеров.
И мало кто говорит "Люби себя такой, какая ты есть".
И мало кто готов любить себя.
Девочки соблюдают жесткие диеты, покупают неоправданно дорогую косметику, носят неудобную обувь и одежду. И все ради того, чтобы быть похожими на прекрасных нифм с экрана. И в этой погоне за иллюзорным идеалом они теряют понятие о том, насколько сами уникальны и прекрасны в своей не_идеальности.
Массмедиа транслирует людям эталонный образ тела. Со страниц глянцевых журналов на нас смотрят улыбающиеся красавицы. Идеальные, успешные, счастливые. Но самое главное - несуществующие в реальной жизни. Но это не мешает им порождать ненависть к себе в умах простых людей.
И чтобы достичь этого несуществующего идеала, человек начинает истязать себя. И тут на "помощь" снова спешит массмедиа с арсеналом чудодейственных косметических средств и волшебных клиник.
Человеку дают возможность быть кем угодно. Но только не собой.
И культивируют еще больше ненависти. Потому что это выгодно.
Человеческое тело - это его собственный храм. И о нем нужно заботиться. И любить. И тогда оно ответит тем же. И гармония со своим миром, внешним и внутренним, гораздо важнее глянцевой красоты. Нужно только это осознать.
Строить сложнее, чем разрушать. Любить себя "вопреки" труднее, чем ненавидеть "благодаря". Но это одна из тех вещей, которым действительно нужно научиться, чтобы чувствовать себя счастливым.
Любить себя - тяжелый труд. Но оно того стоит.
среда, 09 марта 2016
А ты все стискиваешь зубы. До скрежета, до ощущения, что они вот-вот раскрошатся.
Жизнь полнится болью. Рождаешься с болью, живёшь с болью, умираешь в боли. Просыпаешься с болью, ходишь с болью, улыбаешься с болью.
Но улыбка истончена до хореи.
Несмелые бледные руки дрожат, как безумные.
Смеешься над этим. Ой, поглядите, поглядите, как забавно выглядит.
А к смеху, как чертополох, тоже липнет боль.
Но смеяться до жуткого проще, чем признать себя искалеченной, изувеченной и больной.
Все в порядке?
Да, все хорошо, чего ты *но голову стягивает раскаленный обруч мигрени, хрупкие кости стираются под необходимостью двигаться, грудь прокалывает спицами при каждом вздохе, а внутри ноет необъятная пустота и чувство вины за себя и всю свою жизнь*.
Да, все хорошо. Да просто, господи, потому что ты не первая и не последняя такая. Сколько ещё людей вокруг ходят такими же изувеченными? Качают на руках свою боль?
Покажи же мне, где у тебя болит. Смеешься. Везде. Там, где никто не увидит, никто не достанет. Болит то, что не излечится таблетками и уколами.
Покажи же мне.
Никакой поэтики. Засыпаешь с болью. Просыпаешься с болью. Да ты даже обнимаешься - и то с болью. Чисто по привычке.
И в определённый момент сама становишься болью.
Жизнь полнится болью. Рождаешься с болью, живёшь с болью, умираешь в боли. Просыпаешься с болью, ходишь с болью, улыбаешься с болью.
Но улыбка истончена до хореи.
Несмелые бледные руки дрожат, как безумные.
Смеешься над этим. Ой, поглядите, поглядите, как забавно выглядит.
А к смеху, как чертополох, тоже липнет боль.
Но смеяться до жуткого проще, чем признать себя искалеченной, изувеченной и больной.
Все в порядке?
Да, все хорошо, чего ты *но голову стягивает раскаленный обруч мигрени, хрупкие кости стираются под необходимостью двигаться, грудь прокалывает спицами при каждом вздохе, а внутри ноет необъятная пустота и чувство вины за себя и всю свою жизнь*.
Да, все хорошо. Да просто, господи, потому что ты не первая и не последняя такая. Сколько ещё людей вокруг ходят такими же изувеченными? Качают на руках свою боль?
Покажи же мне, где у тебя болит. Смеешься. Везде. Там, где никто не увидит, никто не достанет. Болит то, что не излечится таблетками и уколами.
Покажи же мне.
Никакой поэтики. Засыпаешь с болью. Просыпаешься с болью. Да ты даже обнимаешься - и то с болью. Чисто по привычке.
И в определённый момент сама становишься болью.